Совершалось также приобщение невесты к святилищу мужа. В Хевсурети вывод новобрачной в хати (святилище) совершали во время храмового праздника. Называлось это дакочва (привязывание). Закалывали жертвенных животных – одного в семье, а другого – в хати. В дом приглашали хуцеси (служителя святилища), который закалывал жертвенное животное и мазал его кровью кисти обеих рук новобрачной. Затем под водительством хуцеси все направлялись к святилищу. Новобрачная останавливались у порога житницы и, опустив голову, преклоняла колени. В это время из святилища выносили знамя, прикладывали к голове новобрачной, затем снимали с ее головы платок, который привязывали к знамени. Держа знамя над головой новобрачной, благословляли ее словами: «Будь счастлива в этом селе». Это называлось «привязыванием». В Пшави новобрачную вели в святилище со сдобой када (када сацирави, т.е. жертвенная када, или гасамквано када, т.е. сдоба привода) и со свечой. Новобрачную благословлял хевисбери, крестообразно разрезая каду. Новобрачная и другие женщины не должны были присутствовать при разрезании, но стояли так, чтобы слышать слова хевисбери. Затем каду передавали пожилой женщине, которая благословляла стоящую на коленях новобрачную. Каду раздавали женщинам. Достоин внимания обряд вывода новобрачной в святилище у тушин. Переселенцы в Алвани при посещении своего святилища брали с собой новобрачную. Среди жертвенных подношений были и красные пасхальные яйца – новый элемент этого обряда. В семье, где жила новобрачная, красили много яиц – только на имя невесты 30–40 штук. В святилище новобрачной и со стороны матери подавали яйца на подносе. В самый разгар застолья молодая раздавала по яйцу мужчинам из рода мужа. Вдовы и разведенные, выходя замуж вторично, не выполняли этот обряд, так как, по словам информантов, «они уже исполнили свой долг», выходя замуж в первый раз. Со вторым родом они хоть и были связаны практически, но не в религиозном смысле. Верили, что на том свете женщина считается женой первого мужа, т.е. собственностью его рода, к которому она приобщалась при первом замужестве.

Обряд приобщения к святилищу окончательно упрочивал связь женщины с родом, общиной мужа. Однако ее связь с отцовским домом не прекращалась – ежегодно (или раз в три года) она посещала отцовское святилище с жертвенным животным. Это означало, что она устанавливала связь между двумя общинами, поскольку принадлежала к обеим общинам.

Единство как общегрузинских, так и локально-местных особенностей традиционных брачных обрядов грузинского народа, самобытность брачных ритуалов и обычаев, уникальность, их нравственное содержание и формы, сохранившиеся до нашего времени, указывают на мощные генетические основы этого института.

РОДИЛЬНАЯ ОБРЯДНОСТЬ И ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ4

Семья у грузин не мыслилась без детей; бездетность воспринималась как наказание высших сил за грехи, за недостойное поведение. Об этом говорится в пословицах, в народных стихотворениях: «Никогда не высохнут в воде

4 © М. Бурдули, Л.Т. Соловьева

444

корни дерева, никогда не спасутся бездетный и скупой...». Отсутствие сына считалось не менее тяжким несчастьем, чем бездетность. Причину отсутствия детей видели в болезни женщины, влиянии нечистых сил или в гневе божества. Медицинская помощь была недоступна большинству населения, поэтому в этом случае обращались к повитухам, знахаркам, которые прибегали как к рациональным, так и магическим средствам (Бурдули, 1997; Соловьева, 1995. С. 9–17). Бездетные давали обеты святым, ходили на богомолье; с просьбами о даровании детей чаще обращались к Богородице или св. Георгию (Джавахишвили, 1960. С. 141). Об этом имеются сведения уже в древнегрузинском произведении V в. «Мученичество Шушаники» (Цуртавели, 1956. С. 24).

В начале ХХ в. в ряде регионов сохранялся обычай, согласно которому женщина должна была родить первенца в доме своих родителей. В Картли этот обычай назывался цинацвеви, цинацвеоба, саицлиод цасвла. Возвращалась она через 1–3 месяца после родов, и родители к этому времени должны были купить дочери колыбель для ребенка, дарили ей корову или другое животное (Габашвили, 1889).

Рождение ребенка сопровождалось многочисленными магическими действиями. Обстановка, в которой проходили роды, различалась в равнинных и горных районах. В равнинных районах почти в каждом селе имелись повитухи (бебиа-кали). По обычаю, на роды приходили замужние родственницы, соседки (Гнилосаров, 1846. С. 183). Это был своеобразный женский праздник, особенно в состоятельных семьях. Около роженицы находилась повитуха и 2–3 пожилые помощницы, остальные развлекались и угощались (Басхаров, 1881. С. 61).

Роды происходили в жилом помещении, на земляном полу, куда стелили сено, солому, тряпки. Даже в дворянских семьях в ХVIII–ХIХ вв. женщины рожали на полу, и лишь после родов их перекладывали на постель (Батонишвили, 1914. С. 18). По народному убеждению, так роды проходили легче, поскольку Богородица тоже рожала на сене. Обычно женщина рожала стоя на коленях, поэтому, желая легких родов, говорили: «Пусть легко тебе будет преклонить колени». Если роды затягивались, применяли рациональные и магические меры. Трудные роды связывали с гневом святого, с вмешательством «нечистых сил» (Али, ави ангелози и др.), для защиты от которых употребляли обереги (огонь, металлические предметы, растения и др.). Присутствие мужа, по народным представлениям, облегчало трудные роды. Женщине полагалось молча выносить все боли, если же она громко стонала – над ней подшучивали: «Поделом тебе, зачем выходила замуж», в шутку грозили: «Смотри, если родишь нам девочку – на мусор тебя выкинем!». Рождение мальчика повитуха встречала восклицанием «Дом, радуйся!» (Черо гаихаре!) и спешила поздравить отца ребенка, или к нему посылали «вестника радости» (махаробели). Рождение сына встречали выстрелами из ружья, на крышу дома клали ярмо быка: говорили, что от этого «у врага сердце лопнет». Рождение девочки встречали без особой радости.

Повитуха обрезала пуповину, перевязывала ее; за что полагался особый подарок. Повитуха купала роженицу и укладывала ее в постель, а затем устраивали угощение для присутствовавших. В Картли стол накрывали на том месте, где женщина рожала, т.е. где она стояла на коленях, и угощение называлось мухлис пурис чама (от мухли – колено, пурис чама – угощение).

445

Роженице давали чай, иногда – стакан водки или вина, старались накормить ее жирной и питательной пищей – курицей, кашей со сливочным маслом, хавици (блюдо из пшеничной муки и лука, тушеного в топленом масле или свином жире). В Джавахети повитуха приносила роженице половину яичницы и половину хлеба (целое ей давать не разрешалось), в головах тоже клала хлеб, чтобы женщина, проголодавшись, сразу могла поесть. Говорили: «Если роженица будет голодна – и год будет голодным», «Если роженица проголодается – девять сел будут голодать». Женщины пели роженице песню «Мзе шина» («Солнце в доме»), иногда сопровождая ее танцем; архаичные варианты «Мзе шина» сохранили связь с культом божества охоты (Вирсаладзе, 1976. С. 187).

В горных районах (за исключением Хеви, Рача и Лечхуми) женщина рожала вне жилого помещения, а часто и вне села, в специально построенном помещении или в хлеву, в большинстве случаев без посторонней помощи. По народным представлениям, роженица считалась сакрально «нечистой»; присутствие ее оскверняло дом, что вызывало гнев джвари и ангела, охраняющего дом (сахлис ангелози, бодзис ангелози) и грозило бедами селу. В отдельных областях родильная обрядность различалась степенью сохранности ее традиционных форм, в наиболее архаичной форме она бытовала у хевсур. Здесь женщина рожала в специальной хижине (кохи, сачехи), построенной около самрело/самревло (помещение для женщин в период менструации). Кохи строили из камня без раствора, потолок делали из тонких бревен и соломы; иногда из трех соединенных верхушками столбов, промежутки между которыми закрывались соломой. Женщину в кохи провожала свекровь, другая родственница или соседка. С собой женщина несла все необходимое: старую одежду, посуду, пеленки, обереги (куски хлеба и сыра, уголь, оружие, ружейную гильзу с пулей и порохом). Считалось, что женщине богом предписано рожать на соломе. Кричать во время родов было недопустимо. Если из кохи доносились стоны или роженица не выполняла даваемых ей советов, другие женщины, особенно ее родственницы, упрекали ее: «Что же ты делаешь, зачем нас позоришь, зачем срамишь нас в народе?» О женщине, которая «недостойно» вела себя в кохи, впоследствии могли с осуждением сказать: «Когда она рожала ребенка, то блеяла подобно козе, а когда лежала с мужем – смеялась и хохотала». Пословица гласила: «Мужчину испытывает меч, а женщину – кох-самре- ло» (Балиаури, 1939. Л. 23, 26, 81). Роженица сама отрезала ножницами пуповину, перевязывала ее шерстяной ниткой, пеленала ребенка. Перед этим она купала ребенка в холодной воде, чтобы он лучше переносил холод, или просто брызгала на него изо рта водой. Затем мать поднимала ребенка под платьем и вынимала через ворот платья. «Бесстыдством» (унамусоба) считалось, если женщина не делала этого. С этим обычаем было связано правило, по которому до рождения ребенка женщина не имела права расстегивать верхнюю часть платья (садиацос параги) – она застегивалась наглухо и служила символом женской чести.

Родильная обрядность других горных районов, по материалам ХIХ в., была аналогична хевсурской. В Пшави женщина рожала в сарае, в хлеву, или же муж строил кохи вдали от дома. В Тушети (1840-е годы) роды проходили в кохи или под открытым небом. Специальной повитухи не было, но кто-ни- будь из женщин наблюдал за роженицей. Рожавших впервые предварительно

446

Самревло – женский дом

Хевсурети, Душетский район, с. Шатили, первая треть XX в. © МАЭ РАН. № 3625-17

наставляли; каждая мать заранее обучала этому дочерей (Цискаров, 1849). В Мтиулети роды проходили в босели – хижине из камня, построенной недалеко от дома. Заранее женщина относила туда все необходимое (посуду, продукты, солому), привязывала к потолку веревку. К началу ХХ в. подобные босели сохранялись главным образом только в Гудамакарском ущелье (Панек, 1930. С. 251). К 1920-м годам в большинстве горных районов женщина рожала обычно в хлеву, особенно если поблизости не было святилища. Иногда допускалось, чтобы женщина рожала в жилом помещении, но мужчины на это время уходили и возвращались только после того, как священник освящал дом.

Некоторое время после рождения ребенка женщина находилась на «особом» положении, соблюдая ряд ограничений и запретов, поскольку женщина считалась «нечистой» в течение 40 дней после родов. В это время ей не разрешалось выходить из дома – было большим позором, если ее видели за порогом дома. Считалось «грехом», если до завершения этого срока роженица «видела небо». Существовало убеждение, что если нарушить этот запрет – поля побьет градом, если же роженица войдет в чужой дом – там появится множество мышей. В течение сорокадневия (ормоци) запрещалось готовить пищу, притрагиваться к продуктам (в противном случае семью ожидало «оскудение» – убаракоба), заходить в марани, считавшийся святым местом. Хлеб женщине подавали разломанным: она «была недостойна брать в руки целый хлеб». Печь хлеб не разрешалось в течение 2–3 месяцев. В Самцхе-Джава- хети считали, что если роженица будет печь хлеб, у нее пропадет молоко.

447

Период ормоци считался очень опасным для жизни матери и ребенка, им могли повредить «злые силы», против которых использовали обереги (зеркало, уголь, кинжал, нож, вертел, чесалка для шерсти). Постель роженицы закрывали рыболовной сетью, произносили заговоры.

Определенное время женщина (мелогине, от логини – постель) должна была лежать; за ребенком ухаживала повитуха или одна из женщин семьи. Повитуха обычно оставалась с роженицей 3–7 дней: в Джавахети она ухаживала за матерью и ребенком весь этот период (мелогинеоба, логиноба), за что ей давали деньги или продукты, мыло. Во второй половине ХIХ в. срок пребывания в постели после рождения сына составлял три недели и три дня, после рождения дочери – три недели, так как «женщине, родившей ребенка мужского пола, оказывается предпочтение, и уход за ней бывает более тщательный». Роженицу навещали родственницы и соседки. Каждый посетитель должен был принести какой-нибудь подарок: нельзя было приходить с пустыми руками и с пустым желудком – чтобы «родильница смогла хорошо выкормить своего ребенка» и ребенок «не вышел жадным». Приносимые подарки назывались логинис дзгвени (от дзгвени – дар). В основном это были продукты и напитки.

Мелогинеоба завершалась обрядом логинис акрепа. Повитуха купала роженицу и убирала постель, нередко постель должен был убрать мужчина. Под постель мелогине клали сено (так как «и Богородица лежала на сене»).

Вдень логинис акрепа это сено сжигали, причем женщина трижды перепрыгивала через него, над огнем ей передавали ребенка в колыбели. По завершении ормоци женщина вновь выполняла действия, символизировавшие очищение: купалась, мыла ребенка, надевала чистую одежду. Приглашали также священника, чтобы он окропил святой водой дом, женщину и ребенка. После этого роженица обретала те же права и обязанности, что и остальные женщины.

Вгорных районах послеродовой период был более длительным. В Хевсурети в середине ХIХ в. роженица должна была месяц прожить в хижине, где она родила, а затем переходила в самревло, где оставалась еще две недели.

В1880-е годы она жила в кохи 3–6 дней, после чего 6–7 недель находилась в самревло. В с. Амга Архотской общины женщина рожала в шалаше из сосновых веток (гавараис кохи), через три дня переходила в хижину сакохо, специально построенную для рожениц этого села, жила там две недели, после чего могла переселиться в самревло. Пребывание в кохи было наиболее трудным временем, особенно зимой, так как там нельзя было разводить огонь: для этого не было места, к тому же могла загореться солома, покрывавшая хижину. Случалось, что крышу срывало ветром и женщина оказывалась под открытым небом. Тем не менее ранее трех дней ее не пускали в самревло – это было бы нарушением «хевсурского закона» рджули. В сильные холода приносили побольше соломы, чтобы роженица ею укрылась. Ребенка она пеленала в шерстяные тряпки и клала себе за пазуху, чтобы он не застудился. Для защиты от нечистых сил использовались обереги: ножницы, уголь, сабля «с волосом каджи» (каджис тмиани хмали), кинжал, которым убили человека.

Вслучае рождения мальчика около кохи ночью караулил муж, если он не был особенно молод, или его родственник. Так поступали, когда рождался желанный (саманатуро) сын, т.е. появившийся у бездетных супругов или родившийся после нескольких девочек. В Пиракет Хевсурети в каждом доме

448

имелось свое самревло. В Пирикит Хевсурети строили общие самревло, по 1–2 в селе. При переходе в самревло совершалась очистительная церемония: женщина мылась, меняла одежду, купала ребенка, разрушала кохи. В самревло роженицу благословляли, поздравляя с благополучным «уходом из кохи».

Всамревло женщину навещали родственницы и подруги; ей приносили пирог с начинкой из муки и масла (хавициани када) или из сыра и мяса (кадис квери), лепешку кубати на «долю младенца». Навестить роженицу считалось обязанностью всех, кто поддерживал с ее семьей родственные и дружеские отношения. Сдобный пирог приносили только матери мальчика, родившей девочку – ячменный хлеб.

Втечение двух недель роженица считалась «более нечистой», чем другие находившиеся в самревло женщины, и держалась в стороне от них. Затем устраивали обряд сахлис санатлави – освящение дома: служитель джвари на крыше дома приносил в жертву ангелу дома овцу, собирая кровь в две чаши. Кровью кропили те места в доме, где ходила роженица перед уходом в кохи, дорогу, по которой шли навещать роженицу в самревло, посуду. Оставшейся кровью роженица кропила внутри самревло, места вокруг него, где она ходила; затем стирала одежду, мыла вещи и посуду, купала ребенка и т.д. В доме роженицы совершался очистительный обряд хелебзе асхма, после чего ее семья считалась «чистой».

После перехода в самревло роженица начинала заниматься рукоделием. Возвратившись домой, она до истечения 9 недель находилась в хлеву, а летом – в нижнем этаже дома, так как летом мужчины жили на верхнем этаже. Ей запрещалось печь хлеб, подходить к джвари, говорить с его служителями. Спустя девять недель после родов все члены семьи вновь купались, меняли одежду и совершали обряд хелебзе асхма. Роженица мыла руки кровью жертвенного животного, на ее лбу, груди и плечах кровью чертили кресты, она считалась полностью «очистившейся» (Макалатиа, 1934. С. 145).

Для первого укладывания в колыбель (аквани) выбирали «счастливый» день (вторник, четверг, субботу), как правило, в период полнолуния: «ребенок, уложенный в аквани при полной луне, будет полным». В этот день приглашали в дом повитуху, несколько соседок. В аквани по углам клали четыре хлеба (иногда три или шесть), соль – чтобы ребенок вырос хлебосольным (пурмарилиани), богатым (баракиани); ставили миску с мукой и стакан вина. Укладывала ребенка в аквани повитуха или «счастливая» женщина (дедмамиани). После угощения хлеб, соль и муку забирала укладывавшая ребенка женщина, один хлеб отдавали матери – чтобы у той было много молока (Бардавелидзе-Ломиа, 1928. С. 268). В Мтиулети ребенка впервые укладывали в аквани во вторник или среду. Старшая женщина семьи ставила в угол дома пирог-када для ангела дома, со свечой в руке молилась ангелу дома и фамильному святилищу (горис джвари) о том, чтобы ребенок вырос и был здоров, разрезала када на части по числу членов семьи. Перед укладыванием люльку обносили вокруг огня, чтобы ребенка не преследовал злой ветер и ужмури (Мачавариани, 1957. С. 256).

При появлении первого зуба мать немного надрывала рубашку себе или ребенку – «чтобы зубы легко прорезались»; давали ребенку мед – чтобы все зубы «сладко росли», варили сладкую кашу и, посадив ребенка на стол, сыпали ему на голову (Соловьева, 1995. С. 50). В горных районах при появле-

449

нии первого зуба выпекали лепешку квери и благословляли ребенка: «Пусть на здоровье будет этот зуб» (Мтиулети), када или кубати (лепешку в форме полумесяца) и отдавали тому, кто первым заметил зуб (Хеви, Хевсурети). Из дома, где имелся «беззубый младенец», после захода солнца не давали огня (Степанов, 1894. С. 86; Тедорадзе, 1941. С. 159).

Выпавший молочный зуб в Картли и Кахети ребенок должен был бросить на крышу или спрятать (в ограде, в стене), приговаривая: «Мышка, вот твой чугунный зуб, дай мой золотой зуб». В Хевсурети ребенок, закрыв глаза, забрасывал зуб подальше, трижды повторяя: «Пока тебя не увижу, буду жив. Пока тебя не увижу, не постарею, не умру» (Балиаури, 1939. Л. 178).

Вгорных районах, кроме крестильного имени (натлобис сахели), у ребенка могло быть еще несколько имен. В Хевсурети его нарекали «именем святилища» (джварис сахели) в первые дни жизни, так как оно считалось надежной защитой от злых духов. Мальчикам давали имена Георгий или Гвтисо, девочкам – Мзекали, Самдзимари, Ашекали (Бардавелидзе, 1949. С. 151). Ребенка нарекали также «именем души» (сулис сахели), если ребенок часто плакал и гадалка определяла, что некий покойник «требует» назвать ребенка своим именем (Балиаури, Макалатия, 1940. С. 42).

Большое значение придавалось тому, кто первым обрезал ребенку волосы

иногти, так как считалось, что таланты и способности этого человека передадутся и ребенку. Нередко впервые ногти ребенку обрезал «образованный» человек, при помощи ножа и серебряной монеты; их клали ребенку за пазуху или под его постельку. Первые ногти и волосы хранили в доме или прятали. В Картли мать нередко давала обет впервые обрезать волосы ребенку у какого-нибудь святилища – например, около священного дерева.

ВХевсурети первая стрижка волос мальчика сопровождалась обрядом тавмасапарсав сахмто – «/жертвоприношение/ богу по случаю стрижки головы». Это делали, когда ему было от 3 до 5 лет, нередко в один из поминальных дней, обязательно в начале нечетного года. До этого волосы подравнивали, когда они дорастали до глаз – считалось, если ребенок увидит намуцлави тма (утробные волосы), у него будет «дурной глаз». При стрижке на затылке оставляли нетронутой прядь – кучула. На сахмто приглашали родственников, друзей, односельчан, служитель джвари открывал чан с пивом, прикреплял к нему свечи, клал рядом хлеб. Один из молодых людей брал зажженный келаптари (свечу, свитую из нескольких свечей), чашу с пивом и обносил по очереди всех присутствующих – сначала мужчин, потом женщин. Держа в руках чашу и келаптари, каждый должен был произнести здравицу в честь мальчика. На следующее утро на крыше дома закалывали жертвенных животных: барана (сахмто – «для Гмерти») и козла (саквирао – «для Квириа») (Габуури, 1925. С. 130; Долидзе, 1975. С. 36).

Когда ребенку исполнялся год, в горных районах устраивали гадание о его судьбе – дачвенеба (показ), иарагши часма (сажание среди орудий). Вокруг ребенка раскладывали: для мальчика – нож, кинжал, ружье, лук и стрелы, пандури, серп, топор, хлеб; для девочки – принадлежности для рукоделия – чесалку, прялку, ножницы, веретено, одежду, шерсть, хлеб. Считалось: до чего ребенок дотронется, то и определит его судьбу, принесет удачу. В Тушети рядом с мальчиком обязательно клали шерсть (Гогоберидзе, 1967. С. 228).

450

Женщины у колыбели

Фото Д.А. Никитина, вторая половина XIX в. © МАЭ РАН. № 121-64

Ребенок в традиционной колыбели

Кахети, Кварельский район, с. Сабуэ Фото Л. Соловьевой, 1979 г.

451

Женщина с ребенком

Хевсурети, первая треть XX в. Экспедиция Л.Б. Панек © МАЭ РАН. № 3625-25

Некоторые обряды исполнялись семьей новорожденного при широком участии родственников и односельчан. В Картли и Кахети дзеоба – родины в честь первенца должна была справить семья родителей роженицы, в доме мужа дзеоба устраивали по случаю рождения последующих детей. Считали: если не справить дзеоба – ребенок «не насытится». До начала ХХ в. на дзеоба нередко приглашали только женщин. В Хеви дзеоба устраивали только для мальчиков, особенно для первенцев (Итонишвили, 1960. С. 310). В Западной Грузии на 3–8-й день после родов устраивали мицис гаджериэба (насы-

щение земли), пудзис гамолоцва (заговаривание основы). В этом участвовали только женщины, присутствовавшие при родах. На месте родов в землю зарывали горшок с хлебом, мясом, вином и горстью земли, кусочки хачапури, которые поливали вином; иногда смешивали вместе хлеб, воск, ладан и клали кусочки этой смеси в углубления, сделанные в земле, заливая их куриным бульоном. Повитуха при этом говорила: «Земля, я насытила тебя хлебом, вином, пусть мать и ребенок будут здоровы» (Джорбенадзе, 1897. С. 246; Хускивадзе, 1894. С. 179). В этих обрядах прослеживается связь с культом матери-земли, которую полагалось вознаградить жертвой за благополучное рождение ребенка.

Важнейшим событием было таинство крещения, где главным действующим лицом был восприемник натлиа. В больших семьях иногда всех детей крестил один человек. Нередко крестным отцом становился шафер, свадебный дружка жениха. Неслучайно шафер и восприемник во многих районах Грузии назывались одинаково – натлиа, мордиа (Самегрело). Выбор восприемника производили осмотрительно, так как крещение выполняло задачу установления искусственного родства между семьями. В некоторых районах не только близким родственникам, но и однофамильцам не разрешалось быть восприемниками. В Сванети же родственник мог быть крестным: «Родство дополняет родство», – говорили в этом случае (Давитиани, 1940. Л. 104). В дальнейшем эти связи (меджвареоба-натлиоба) между фамилиями переходили из поколения в поколение, причем перемена ролей не допускалась, чтобы не произошло «смешения нателмирони». В Мтиулети, Гудамакари не полагалось брать восприемников и из числа побратимов. Отказаться от просьбы

452

окрестить ребенка считалось грехом. В Картли, Кахети, Самцхе иногда приглашали в восприемники дальних родственников с целью «обновить» родство. В районах с этнически смешанным населением обычаем допускалось, чтобы восприемником был нехристианин (урджуло – неверный).

У грузин было принято крестить детей не ранее завершения сорокадневия и не позднее года. По народным представлениям, некрещеному ребенку могли повредить нечистые силы, его не выносили вечером во двор, не брали в гости и на престольные праздники, не вносили в марани. Пока ребенка не окрестили, мать не считалась окончательно «очистившейся» после родов. Время устройства крещения зависело также и от материальных возможностей семьи, поскольку это требовало немалых средств.

Крещение обычно происходило в церкви, но нередко – и дома, как правило, в марани или около торне – в «чистом», «святом» месте. Угощение после крещения устраивали дома, если был дан обет – возле церкви. Считалось, что те дети, для которых справили натлоба по всем правилам, будут жить счастливо.

Вбольшинстве районов Грузии особыми обрядами сопровождалось первое после крещения купание, поскольку считалось, что эта вода (миронис цкали) содержит миро и равноценна святой воде (накуртхи цкали). В Картли, Самцхе это купание устраивали на 3 или 7-й день, в Кахети – на 7–9-й день. Воду после купания выливали на «чистое» место, в торне, в марани или около дерева. Во многих районах (Картли, Кахети, Самцхе) для первого купания приглашали соседку, которая тоже становилась натлиа, так как соприкасалась с миро. У грузин Самцхе она приравнивалась к натлиа после того, как искупала в этой семье троих (семерых) детей. Таким образом, у ребенка был не только «окрестивший восприемник» – натлиа момнатлави, но и «искупавший восприемник» – натлиа гамбанави. Существовало представление, что натлиа, крестивший ребенка, не должен был купать его, иначе он «смоет миро». В Мтиулети, Гудамакари, Чартали отношение к первому купанию (миронис мобана – обмывание миро) было иным. Здесь это обычно делали на 3–4-й день мать или восприемник (что способствовало «укреплению родства»).

Между семьями восприемника и крестника устанавливались родственные связи, называвшиеся нател-мироноба (от натвла – крестить, мирони –

миро). Чтобы родство не было утрачено, восприемник и родители крестника (а впоследствии – их дети) никогда не должны были поливать друг другу на руки, говорили: «Миро смоется». В Западной Грузии говорили: «Когда в дом входит натлиа, стены смеются». Восприемник играл заметную роль в жизни крестника. Наравне с ближайшими родственниками он помогал ему, участвовал в решении вопроса о его браке. Его право решать судьбу крестника объясняли тем, что «половина /крестника принадлежит/ крестному» (нахевари гверди натлииса; цали гверди натлииса) (Соловьева, 1995. С. 59–70).

Вгорных районах Восточной Грузии в семье, где родился ребенок, выполнялась целая группа обрядов, связанных передачей ребенка под покровительство святилищу (хати, джвари) – балгис лоцеба, цулис гаквана, хатши гарева и др.

Одним из основных условий успешного развития ребенка считалось правильное кормление. Существовало представление, что в первые дни материн-

453

ское молоко вредно для ребенка, поэтому 2–3 дня ему давали какую-нибудь соску: завернутый в тряпку хлеб с сахаром, с бараньим жиром, курдючное сало, топленое масло, масло с медом, сахарный сироп и т.д. Если была возможность, просили соседку покормить ребенка. Особого режима не соблюдали, но старалась не приучать к слишком частому кормлению, чтобы ребенок не мешал матери работать (Покровский, 1884. С. 276; Исакова, 1889. С. 177; Миндадзе, 1997. С. 19; Бурдули, 1997. С. 122).

Ребенка кормили грудью не менее 1–1,5 лет; если у женщины было молоко, то до 2 лет или до следующей беременности. В горных районах кормили не менее 2–3 лет, особенно долго – мальчиков (до 3–4, иногда до 5–7 лет). Хевсурка говорила в этом случае: «Столько времени буду кормить грудью, чтобы, устав от игры с детьми, прибежал ко мне, пососал грудь, а потом опять убежал играть с луком и стрелами» (Балиаури, 1939. Л. 173). Один из авторов отмечал: «Странно видеть, что иногда взрослый ребенок с куском хлеба в руках бежит за матерью и просит покормить его грудью» (Покровский, 1884. С. 277). Прикармливать ребенка начинали с полугода. Давали молоко, молочную кашу из кукурузной, ячменной, пшеничной муки, хлебный мякиш с маслом, отвар фасоли. С 8–9 месяцев ребенка кормили уже всем тем, что ели и взрослые. С этого же времени ребенку давали понемногу вина (О первом физическом…, 1878).

Принимались все возможные меры к тому, чтобы у женщины было достаточно молока. Так, в период мелогинеоба женщине давали 2–3 раза в день красного вина, обычно при этом бросали в стакан горящий уголек (гвинис дадагва), давали жидкую пищу, лук, молоко, мацони, сахврета (кислое молоко), чай с молоком, отвар липового цвета и мяты, пшеницы и т.д. С женским молоком было связано множество поверий: по народным представлениям, оно могло «потеряться», «уйти», «остаться в чужом доме» (Соловьева, 1995. С. 77–80). Были святые места, храмы, родники, где молились женщины, у которых пропадало молоко. Так, возле Мцхета, около храма Джвари, была пещера с источником Дзудзус-цкали (Родник груди), куда приходили молиться не имевшие молока женщины. По преданию, Бог сотворил этот источник по просьбе св. Нино (Натроев, 1901. С. 17). В случае отсутствия у матери молока искали кормилицу или прибегали к искусственному вскармливанию (разбавленное коровье или козье молоко).

ВГрузии было известно несколько видов колыбелей. Повсеместно использовалась одна из них – аквани. В первые дни и недели жизни употребляли особые колыбели: в равнинных районах – хочичи, в Хевсурети – корне.

Вкорне ребенка клали во время пребывания в самревло: это неглубокая овальная корзина, сплетенная из лещины, кизила, граба, которую делали это обычно сами женщины. В корне стелили солому и тряпки, перед укладыванием туда ребенка пеленали в хичони и туго перевязывали веревками (дзабила). Хочичи – небольшая доска, с круглой прорезью, укрепленная на двух поперечных закругленных подставках. Для всех разновидностей аквани и для хочичи было характерно тугое неподвижное пеленание.

Вхочичи ребенок лежал несколько недель или месяц – пока мать не вставала с постели после мелогинеоба. С.-С. Орбелиани определяет хочичи как «малое аквани» (Орбелиани, 1966). В Западной Грузии такие колыбели известны под названиями хочичи, хочечи, чичаби, чачаба, чоти и др.; их делали

454

Колыбель хочичи

Аджария, 1930-е годы © НМГ

Колыбель

Тушети, ХХ в.

© Фото Л. Меликишвили, 2013 г.

455

Колыбель аквани

Тбилиси, ХХ в.

Фото Т. Цагарейшвили, 2010 г.

также из коры липы или дуба, из выдолбленного обрубка дерева (Аджария). В начале ХХ в. хочичи уже выходило из употребления. Видимо, хочичи – один из древнейших видов колыбелей, известных в Грузии. О временном характере этой колыбели говорит то, что с укладыванием ребенка в хочичи не было связано никаких обрядов.

Грузинская колыбель (аквани, картули аквани) представляла собой деревянную кроватку, передние и задние ножки которой для удобства раскачивания были поставлены на закругленные дощечки (сагогави). Ножки аквани в изголовье и в ногах соединялись сверху дугами (ркали, гиркали), поверх которых была прикреплена перекладина (камара, хиди). Низ колыбели плели из прутьев или делали из досок. В колыбель клали тюфячок (чалахеша), набитый соломой или шерстью, покрывали его простынкой. Под плечи ребенку клали небольшую подушечку (мхартбалиши, мхрис балиши, бечебис балиши), чтобы голова ребенка была запрокинута назад и шея, таким образом, не осталась бы короткой, что, по народным представлениям, считалось недостатком. По этой же причине под голову обычно не клали подушку. Ребенка пеленали, клали на колени подушечку (мухлис балиши), прикрывали легким одеяльцем и перевязывали на груди и на ногах двумя свивальниками (артахи) из ситца или шелка. Для отвода мочи использовали специальную деревянную трубочку (шибаки). В Джавахети вместо этого на специальную подстилку насыпали сухую согретую землю и на нее клали запеленатого ребенка: земля впитывала нечистоты и время от времени ее меняли. В горных районах колыбель

456

нередко представляла собой продолговатый ящик из досок; во время хозяйственных работ вне дома женщина делала из ткани подвесную савеле аквани (полевая люлька).

В аквани ребенок находился довольно длительное время – в равнинных районах обычно около года, в горных – до 2–4 лет. Пребывание ребенка в аквани, применявшееся там тугое пеленание считалось полезным для ребенка, и, по народным представлениям, способствовало формированию красивой фигуры, исправлению физических недостатков (кривизны ног и т.д.). Картули аквани, имевшая шибаки, была особенно удобна, так как пеленки в ней меньше грязнились и ребенок, оставаясь сухим, спокойно спал. Не случайно грузины-горцы, переселившись на равнину, обычно заимствовали взамен применявшейся у них колыбели более совершенное картули аквани. Аквани значительно облегчало уход за ребенком. Однако пребывание ребенка в аквани имело и негативные стороны (Рохлин, 1929; Абдушелишвили, Патарая, 1978. С. 3–19; Капанадзе, 1994. С. 52), что старались нейтрализовать: мать кормила ребенка попеременно с правой и левой стороны колыбели; под голову ему клали специальную подушечку в виде круглого валика, чтобы затылок не стал плоским.

Нередко одалживали аквани родственникам, соседям – в тех случаях, когда мать не имела возможности купить колыбель для своей дочери или требовалось второе аквани (например, если рождались близнецы). Особенно охотно в таких случаях одалживали «счастливое» аквани – то, в котором дети не умирали. В Хевсурети аквани старались одалживать только в пределах своей фамилии, чтобы вместе с колыбелью в чужую фамилию не перешло «счастье». Не разрешалось продавать аквани; его нельзя было оставлять пустым – взяв ребенка, туда клали каменный пест; запрещалось раскачивать пустую колыбель – это радовало «злых духов», так как предвещало смерть ребенку. Нельзя было разрушать или сжигать люльку, солому или пеленки из нее. Даже «несчастливое» аквани (в котором умерли дети) не сжигали, а забрасывали на дерево. Говорили: «Кто сожжет аквани – сам погибнет».

Пока ребенок находился в колыбели, старались, чтобы он как можно больше спал. Для этого иногда в течение многих часов раскачивали колыбель, пели колыбельные (нана, нанина) (Зандукели, 1964; Майсурадзе, 1971;

Мамаладзе, 1968)..

Ряд магических действий был связан с представлением о сне как о чем-то, что могло «покинуть» ребенка или что можно было «унести» от него: уложив ребенка в колыбель после купания, брызгали на него водой, в которой его купали и говорили: «Твой сон пусть будет с тобой». Если же во время купания ктонибудь заходил в дом, вошедшего не отпускали, пока ребенок не был уложен в колыбель и не заснул; не разрешалось переставлять люльку со спящим ребенком – считалось, что сон останется там, где стояла люлька. Перенося вечером колыбель к своей постели, женщина брала с того места, где та стояла, немного пыли и бросала в аквани, чтобы «сон и покой» перешли вместе с ребенком на новое место. В Кахети в люльку клали куколку насекомого дзилис гуда – «сонный мешок», в Мтиулети – вешали над аквани амулеты «кукушкину бусину» (гугулис мдзиви) или «слюну кукушки» (гугулис нерцкви), заячьи уши. Давали также отвар из семян мака (хашхаши, гажгажи), препарат мака триахпарухи, продававшийся в тифлисских лавках. Ребенка повзрослее пугали: «Засыпай,

457

не то Бахола тебя утащит», «Придет волк и тебя в лес унесет». В Тушети детей пугали сказочным существом Бугладжаки (Хубутия, 1969. С. 75).

Первый раз ребенка купали в день рождения или вскоре после этого.

ВКартли и Кахети перед этим принято было натирать ребенка солью (иногда добавляя толченый корень марены), особенно в складках тела. Считалось, что это предохраняло кожу ребенка от опрелостей, к тому же он вырастал здоровым и более «привлекательным лицом». В воду при первом купании добавляли также хлебную закваску, красное вино, горсть соли и марены.

Вгорах (Сванети, Хевсурети) после купания ребенка смазывали маслом (Гватуа, 1997. С. 58; Чиградзе, 1997. С. 86).

Если у новорожденного обнаруживался какой-нибудь физический недостаток, его старались исправить, пока кости у ребенка были «мягкие» и легко поддавались внешнему влиянию (Соловьева, 2012. С. 418). Во время купания производили «ровняние» членов, которое заключалось в «вытягивании конечностей, растирании спины и выпрямлении и вытягивании носа». Черты лица ребенка старались привести в соответствие с имевшимся идеалом красоты: лоб немного придавливали (выпуклый считался уродством), большим и указательным пальцами выравнивали нос ребенка, чтобы он не был широким и «удлинился»; верхнюю и нижнюю челюсти также придавливали, чтобы они не выдавались. Новорожденную девочку мать румянила и белила, чтобы та впоследствии обладала хорошим цветом лица (О первом физическом…, 1878; Исакова, 1889. С. 168).

Спервых дней голову ребенка повязывали косынкой (хилабанди), закрепляя ее полоской ткани. Спустя некоторое время надевали стеганую на вате шапочку, спускавшуюся сзади на спину и плотно охватывавшую лоб, темя и затылок; она держалась на голове при помощи узкой полосы ткани (шубисакрава), которую несколько раз обводили вокруг головы и, туго стянув, завязывали. Дети носили ее примерно до года, поскольку, как считалось, это делало форму головы более красивой. В Горийском уезде с той же целью применялось бинтование головы, особенно лобной ее части, повязкой из хлопчатобумажной ткани длиной 1,5 м и шириной до 5 см (Джавахов, 1905. С. 16; Покровский, 1884. С. 12, 154).

Примерно с семи месяцев ребенка приучали сидеть: сажали на тахту, обкладывая вокруг подушками. Когда он мог самостоятельно сидеть, его приучали стоять: ставили к скамье; делали хариха (вбивали в землю 4 столбика, соединяя их перекладинами) или тоне (две доски соединяли четырьмя брусками, в верхней доске был вырезан круг, куда ставили ребенка). Использовали также приспособление на колесах (чочина, чрочина, чичиала): вертикальная прямоугольная деревянная рама имела внизу два колеса, от середины нижней горизонтальной планки отходила рейка, снабженная на конце колесом, соединенная с помощью еще одной рейки с серединой верхней горизонтальной планки. Ребенок держался за прямоугольную рамку и шел за чочина. Ее делали и в виде табуретки с круглым вырезом на сидении и с колесами на ножках.

ВСамегрело приспособление для обучения ребенка ходьбе называлось ашаринали, в Гурии – очивари.

Рациональные способы обучения ходьбе дополнялись магическими обрядами, если ребенок не начинал ходить в срок. По данным 1880-х годов, в течение трех субботних вечеров (сам квирадзалзе) ребенку спутывали ноги

458

Очивари – приспособление для обучения ребенка первым шагам на веранде жилого дома

Западная Грузия, начало ХХ в.

Этнографический музей под открытым небом, г. Тбилиси Фото Л. Соловьевой, 2009 г.

красной шелковой ниткой и, поставив в дверях, говорили: «Не владеющий ногами (куто), начинай ходить, не то отрежем тебе ноги». Это повторяли трижды и топором разрубали нитку. Или же в течение трех субботних вечеров мать подавала ребенка человеку, стоявшему на крыше, и тот, вновь передавая его матери, говорил: «Ты, безногий, начинай ходить» (Глехи И.Д., 1882; Горели кали, 1885. С. 7). В Телавском уезде ребенка трижды обводили вокруг торне с ложкой в руках. Здесь же был известен и следующий обряд: мать сажала ребенка в корзину, брала с собой 3 переплетенные свечи и обходила в течение трех субботних вечеров семь домов, просила кути-пури (хлеб, упавший со стенки торне и испекшийся на углях). При этом она говорила: «Подайте кути для кути» или «Подайте кути для кути, он на ноги встанет, это благодать». Немного хлеба давали съесть ребенку, свечи закапывали на перекрестке дорог. Иногда в этом случае несли ребенка на перекресток дорог, ставили там и заговаривали. В Кахети были известны и другие подобные приемы: ребенка ставили на плечи тех, кто присутствовал при его рождении; ударяли ножкой о дверь; приносили в дом, где был покойник, и ставили ему на грудь; чтобы узнать, скоро ли ребенок начнет ходить, лили в воду расплавленный воск и получившуюся фигурку ставили на перекрестке дорог: если она не падала, это было знаком, что ребенок скоро должен начать ходить (Степанов, 1894. С. 96; Чурсин, 1905. С. 12, 15, 51).

Если ребенок до двух–трех лет не начинал говорить, по народному убеждению, этому можно было помочь, совершив определенный обряд. По данным 1880-х годов, такого ребенка несли утром в воскресенье в церковь и,

459

поставив в дверях, клали ему на голову замок, а в рот – ключ. В Кахети в этом случае брали перо сойки (джапара) и проводили им по губам ребенка, – это делали в течение трех субботних вечеров. В Хевсурети ловили ласточку, и, проведя крылом во рту, отпускали ее. В Джавахети ребенку трижды вкладывали в рот клюв голубя. Эти действия должны были уничтожить все то, что мешало ребенку говорить, позволить ему «щебетать подобно птице».

Широко распространен (в Картли, Кахети, Джавахети, Хевсурети) был обычай багазе дабма – «привязывание к кормушке». Ребенка несли в хлев и с помощью ярма трижды привязывали к кормушке для скота (бага), при этом говорили: «Если ты человек – скажи что-нибудь, если не человек – останешься здесь», или «Если ты животное – завой, если человек – начни говорить». Как считалось, ребенок, испугавшись, что его обрекут быть животным, должен был начать говорить.

Существовало представление, что иногда уже при рождении можно было определить, что ребенку суждено особое будущее и требуется особое внимание к охране его здоровья. Такими детьми считались перангиани – родившийся «в рубашке», нацилиани и битао. Рождение «в рубашке» предвещало счастливую, удачливую жизнь; ее сушили и тайно сохраняли в «чистом» месте. Рубашка (перанги) имела и другие названия: бадура – сетка, пирсапари – покрывало, кудбеди – счастливая шапка, пирбаде – вуаль; в Гурии и Аджарии – карчхи. Как и многие другие народы, грузины верили, что обладатель «рубашки» всегда будет оправдан в суде. После свадьбы, как считалось, следовало отдать «рубашку» на хранение в церковь. В Хевсурети мать тайно прятала «рубашку» под газырями чохи ребенка или, вложив ее в ружейный патрон, отдавала ему, чтобы тот всегда носил его с собой. По представлениям хевсур, «рубашка» защищала от врага и вражеского оружия. Хранить ее следовало до женитьбы, после чего не опасно было и потерять.

У грузин Хевсурети существовало также представление о том, что ребенок может родиться битао5 – когда все ребра были соединены в сплошной костяной щит. По народному убеждению, ребенок битао (сван. буатл) должен был вырасти сильным, здоровым, мог совершить множество подвигов и не боялся врагов, так как вражеский кинжал не мог пронзить его сердца – оно было защищено костяным щитом. Когда битао умирал, тело его в земле не подвергалось тлению. Однако такие дети обычно умирали малолетними, вырастить их было очень трудно (Бардавелидзе, 1957. С. 110).

От ребенка нацилиани, по убеждению хевсур, при рождении шел солнечный свет. Свет этот исходил от нацили (доля, часть), находившейся на спине, между лопатками, которая отличалась цветом и была размером с серебряную монету. Мать прилагала все усилия, чтобы никто, кроме нее, не увидел нацили – это грозило ребенку немедленной смертью. Поэтому с детства мать одевала такого ребенка в две рубашки, а позже предостерегала, чтобы никто не увидел его «доли». Даже жениться такому человеку было опасно, так как

5В грузинских диалектах несколько значений этого слова: битав – целый, цельный (ингил.); битао – хороший, красивый (мохев.); битао – лучшая часть мяса животного (имер.); битао – человек, у которого ребра и грудина составляют единую кость (пшав.). А.А. Глонти указывает на образование этих терминов от тур. bitevi – однообразный, непрерывный (Глонти, 1984. С. 73).

460

жена могла увидеть нацили. По народным представлениям, нацилиани вырастал очень красивым, с чистой белоснежной кожей, спокойным, добрым человеком. От бога ему было предписано любить людей, и люди любили его. Как

ибитао, такого ребенка трудно было вырастить, ведь ему могли повредить не только каждый увидевший нацили, но и змеи. По представлениям хевсур, если змея подползала к человеку во время сна и отнимала нацили, тот погибал. Поэтому нацилиани старался не ложиться спать вне дома. Беременная хевсурка по этой же причине остерегалась спать во дворе: если ребенку было суждено родиться нацилиани, змея могла вползти ей в рот и похитить «долю». Для защиты от змей носили витое серебряное кольцо, изображавшее свернувшуюся змею с глазом из голубого камня. Змеи не оставляли в покое нацилиани и после смерти: к могиле такого человека, как считалось, обязательно подползала змея и похищала нацили. По мнению В.В. Бардавелидзе, нацилиани были наделены «долей» божества и являлись совладельцами «долей» солнечной богини Наны или лунного божества. Таковыми считались некоторые из персонажей хевсурских народных преданий и мифов (Торгва, Пиркуши). По убеждению хевсур, только мальчики могли родиться нацилиани

ибитао. Хевсуры называли детей, родившихся нацилиани, битао, перангиани – «иными», «другими» (схванаири) (Балиаури, 1939. Л. 227; Макалатия, 1940. С. 190; Бардавелидзе, 1957. С. 110).

Традиционные приемы и способы лечения детских болезней демонстрируют характерное для народной медицины переплетение рациональных и иррациональных способов врачевания. Не находя рационального объяснения причинам заболевания, его возникновение связывали с влиянием сверхъестественного мира. В особенности это относилось к представлениям о причинах детских заболеваний. Так, болезнь ребенка, особенно младенца, нередко приписывали влиянию «дурного глаза» (ави твали) или «нечистой силы»:

ужмури и ави кари (злого ветра), ави сули (злой души), ави ангелози (злого ангела), различных сверхъестественных существ – пузэ (ави пузиа), маджладжуна, эшмаки.

Сглаз (гатвалва) считался очень опасным для жизни ребенка; сглазить его могли якобы не только посторонние, но даже родители. Пузэ и маджладжуна, по убеждению грузин, обитали в человеческих жилищах и имели обыкновение вызывать кошмары, душить людей во сне, нередко им же приписывали смерть новорожденных. Иногда, чтобы сохранить жизнь ребенка, совсем покидали дом, где, как предполагали, они поселились. Ужмури («неурочный», «безвременная напасть»), или ави кари, по народному представлению, могли пристать к человеку в темных, сырых местах, около воды, главным образом после захода солнца. Вместе с человеком или с принесенной водой ужмури мог проникнуть в дом, и ребенок начинал плакать, капризничать. «Злой ветер испугал», – говорили в этом случае. На теле ребенка, пострадавшего от ужмури, по народному убеждению, оставались синие пятна – следы от удара «рук ужмури». Действием всех этих сверхъестественных существ объясняли большинство болезней маленьких детей, основными проявлениями которых были плохое самочувствие, беспричинный плач и т.д. (Берзенов, 1856. С. 491;

Какушадзе, 1964. С. 21; Пурцеладзе, 1866).

Чтобы предохранить ребенка от действия этих сил, использовали различные амулеты. В первую очередь их вешали на колыбель, что называлось

461

шеиарагеба (вооружение) или дамахвилеба (от махвили – острый, зоркий). Ассортимент их был разнообразен. В Картли от сглаза на колыбель вешали бусину сатвалэ (от сглаза) – чтобы не сглазил «пестроглазый» человек, ракушку (гвринчила) – она разрушала сглаз «белого» человека, гишери (черный агат) и жемчуг – против дурного глаза «черного» и «рыжего» человека; вешали также янтарь, коралл, различные бусы. Все это нанизывалось на нитку и называлось чанчхура; причем амулеты обретали силу лишь после того, как сатвалэ или всю связку заговаривала знахарка (Глехи, 1882; Мачавариани, 1957. С. 273). В колыбель клали также уголь, нож с черной ручкой, свиную щетину, спички, вешали крестик из каменного дерева (акакис джвари), свиное рыльце (горис динги), кусок дубовой коры, ракушки (гвинчила, сатвал гинчила, сатвал гричи), заговоренные бусы из янтаря или гишери (твалис мдзивеби). Кроме того, от сглаза перед дверью дома прибивали подкову и рыльце свиньи.

В Самцхе-Джавахети чанчхура состояла из бусины от сглаза (ороджи), красной бусины с изображением полумесяца (акики), бабок свиньи; туда же нанизывали рыбьи жабры. У грузин Тушети на аквани вешали зуб свиньи, «змеиную бусину» (гвелис мдзиви), от испуга – свиную щетину, ладан и монету, от сглаза – бусину из дерева урдзани (бархатное дерево, называемое также турса). В Хеви – бусину от сглаза (сатолави мдзиви), ракушку, крестик, желтую бусину зараванди – против цинги. У грузин-мтиулов в колыбель, кроме ножа, клали кусок дерева урдзани, считавшегося «ангельским», бусину от сглаза, ракушку – от тошноты, зуб, ухо и рыльце свиньи – от ужмури, косточку от рыбьего позвонка (тевзис мдзиви) – от головной боли, крест из дерева акаки, ветку алычи. В Хевсурети лучшим средством защиты считалось холодное оружие, ножницы, угли. На аквани вешали зуб свиньи, лапу орла, бусы из бархатного дерева. Действенным против нечистой силы считался складной нож (джаква), сделанный кузнецом в одиночестве и в полном молчании в Великий четверг. Амулеты с аквани не разрешалось снимать ни на минуту: считалось, что эшмаки сразу же «завладеет» ребенком, лежащим в «безоружном» аквани – или «похитит» его, или напугает (Макалатия, 1934; 1938).

Ребенка в колыбели старались не оставлять одного. Если же матери надо было отлучиться, то в Картли и Кахети к люльке приставляли палку, сосуд с водой, веник, что-нибудь железное – чтобы «злой ангел» не смог подойти к ребенку, напугать его. В Мтиулети в этом случае справа, в головах люльки, приставляли палку из грецкого ореха, алычи или урдзани и молились ангелу дома, поручая ему заботиться о ребенке. В Хевсурети, оставляя ребенка одного, клали около люльки связку растения макратела, веник, ветку урдзани. По убеждению грузин, существовали и добрые ангелы, присутствие которых веселило ребенка: они могли защитить ребенка, оставшегося в одиночестве.

Когда дети вырастали из колыбели, те же амулеты пришивали к их одежде. Изготавливали также и специальный амулет (авгарози, ангарози), защищавший от болезней и всевозможных несчастий: писали на бумаге молитву, зашивали ее в ткань, иногда вкладывая туда же монету. Авгарози вешали на грудь или пришивали к одежде, под мышку; носили его лет до семи, потом мать снимала его и прятала. В Месхети на одежду ребенка от сглаза пришива-

462

ли змеиную рубашку – слинявшую шкурку змеи. Особенно многочисленными были амулеты на детской одежде у хевсур: на шапочку пришивали бусины из урдзани, нередко выкладывая из них узор в виде креста, волос черного мула, мелкие пуговицы, бусы, монеты, серебряные украшения. Кроме того, на шапочку и на одежду пришивали «знаки джвари» (джварис лишнеби) – серебряные украшения или монеты, полученные в святилище взамен принесенных туда серебряных денег. Знаки джвари выменивались в наиболее «сильных» святилищах, считавшихся «врагами» нечистых сил (Цминда Гиорги, Иахсари, Мтавар Ангелози, Петрес джвари, Ликокис джвари) (Бакрадзе,1851; Яшвили, 1904. С. 61).

Чтобы вылечить ребенка от сглаза, испуга, ужмури – обращались к знахарке. К ней несли самого ребенка или его одежду. Знахарка брала нож с черной ручкой, уголь, ставила перед собой воду (в Мтиулети эту воду мать должна была взять у пяти или девяти мельниц), трижды читала заговор, после чего умывала ребенка заговоренной водой и мазала его углем. Если ребенка заговаривали «от испуга», знахарка брала полотенце или пояс, отмеряла три локтя и делала отметку. Повторяла это трижды, и если в третий раз измерение переходило за отмеченную черту, ребенок якобы действительно был болен из-за «испуга». Такой же способ установки «диагноза» был известен и в Мтиулети, где для этого брали лечаки. В Кизики таким способом узнавали, пойдет ли заговор на пользу. Тексты заговоров от сглаза (толис лоцва, твалис лоцва), от испуга (шишис лоцва), от ужмури (ужмурис лоцва), от золотухи (саткбурис лоцва, бедниерис лоцва) были известны повсеместно и имели в отдельных районах свои варианты. Содержание их обычно характеризуется сочетанием языческих и христианских образов и представлений (Макалатия, 1938. С. 99; Бахутов, 1913. С. 36; Народно-поэтическое творчество…, 1958. С. 269; Гагулашвили, 1980).

Воспитание детей было постоянным, повседневным делом грузинской семьи. В пословицах и поговорках подчеркивается, что родители, воспитывая детей, тем самым создают и свое будущее: каким оно будет – во многом зависит от того, какими они вырастят своих детей, причем главная ответственность ложилась на семью, на воспитателей. Говорилось: «Ребенок – что квеври, что крикнешь, то и отзовется». Главная роль в воспитании детей младшего возраста отводилась матери (Важа-Пшавела, 1964а. С. 347).

Самое большое внимание уделялось трудовому воспитанию. В крестьянской семье дети с раннего возраста помогали взрослым, поскольку хозяйство требовало большого количества рабочих рук, особенно в летнее время. Раннее приобщение к труду имело и воспитательное значение: «Безделье...рождает в голове тысячи вздорных мыслей и грозит бедой. Когда человек занят делом, ангел-хранитель витает над его головой и отводит от него всякое зло», – поучали детей старшие (Эристави-Хоштария, 1953. С. 264). По убеждению грузин, хорошие родители должны были обучать своего ребенка «с пеленок». Так, в Сванети, как только ребенок начинал ходить и говорить, для него на очаге также начинали выпекать лепешки, и с этого же момента его начинали приучать к труду. С годами размер лепешки увеличивался, и росла его занятость в семейном хозяйстве (Давитиани, 1942).

Девочкам, постоянно находившимся с матерью или бабушкой, были хорошо знакомы с самого раннего возраста все женские работы. Мальчиков отец

463

Девушка с мальчиком в традиционных костюмах

Душетский район, с. Бло Экспедиция Е.М. Шиллинга. 1938 г. © МАЭ РАН. № И 1789-82

уже с 5–6 лет нередко брал с собой в поле, на виноградник. Некоторую роль в трудовом обучении имели и детские игры. Трудовое воспитание девочек и мальчиков отличалось, что обусловливалось существовавшим разделением труда между полами. Мальчиков приучали к работе с 6–8 лет: с этого времени они в основном уже находились в обществе отца, деда, старших братьев. С 6–8 лет мальчики пасли телят, свиней, хромой скот, птицу (гусей, уток), или же их посылали в помощники к пастуху – брату или дяде. Вместе с взрослыми они вскапывали землю,

мотыжили (для этого делали специальные маленькие мотыги), перед пахотой и покосом убирали с земли камни, пропалывали посевы. Мальчики исполняли и некоторые работы по дому – приносили дрова, доставляли в поле завтрак и обед, вместе с девочками и женщинами ходили весной в лес за зеленью. Таким образом, лет с шести для них уже начиналась трудовая жизнь. Как отмечал один крестьянин из с. Кавтисхеви, «у наших детей нет времени, как исполнится им шесть лет, ни один дома не остается, кого с арбой посылают, кого – скот пасти, кто на другой работе» (Бакрадзе, 1851; От Тифлиса до Кавтисхеви, 1874; Итонишвили, 1970. С. 89–90). С 10–12 лет мальчики становились умелыми пастухами, во время пахоты были погонщиками (мехре), при бороновании стояли на боронах, во время молотьбы – на молотильных досках, чтобы камни лучше резали солому, на покосе сгребали сено. Лет с 14 подростки участвовали в жатве, вязали снопы. Косить начинали лет с 15–16, так как это считалось тяжелым делом. В некоторых районах Восточной Грузии мальчиков учили также азербайджанскому языку. Так, на зимних пастбищах тушины-овцеводы общались с азербайджанцами, у которых они арендовали пастбища, а также с лезгинами. Языком общения в этом случае выступал азербайджанский. Поэтому тушины нередко определяли мальчиков на год в семьи своих кунаков-азербайджанцев для обучения (Волкова, 1978. С. 56).

В районах с преобладанием овцеводства сложилась продуманная система обучения этой отрасли хозяйства. Например, в Тушети с 8–9 лет отец брал мальчика с собой на пастбище, чтобы тот привыкал к пастушеской жизни. Мальчики сторожили жилища пастухов, толкли соль для сыра, носили

464

Мальчик, везущий дрова

Экспедиция Л.Б. Панек, первая треть XX в. © МАЭ РАН. № 3625-26

воду, пасли хромых овец. Затем их посылали помогать опытным пастухам, и те учили их пасти овец, определять время пригона стад в кошары, намечать маршруты движения стада, время и место отдыха, водопоя. С 15 лет мальчиков обучали доению овец, с 16–17 лет – стрижке. Лет в 20 юноша считался уже настоящим овчаром. Такое же большое внимание уделяли обучению мальчиков овцеводству в Пшави и Хеви (Харадзе, 1960. С. 117–119; Итонишвили, 1970. С. 89).

В больших семьях в трудовом обучении мальчиков соблюдали определенную специализацию: одних больше приучали к земле-

дельческим работам, других – к уходу за скотом. Этот вопрос решал глава семьи упроси каци; он же мог отдать мальчиков в ученики к ремесленникам, поэтому в больших семьях нередко были свои кузнецы, плотники, столяры (Абазадзе, 1889. С. 22). Участие мальчиков в семейных работах становилось существенным лет с 10–12, поэтому в больших семьях (Картли, Кизики, Рача) детей только с этого возраста обеспечивали одеждой за счет общих средств: малолетних детей должна была одевать мать за счет своего приданого (Харадзе, 1960. С. 62, 102, 175). Участие детей в общем труде учитывалось и при разделе большой семьи: они получали «известную долю из общего имущества» (Мачабели С.В., 1887. С. 207).

Девочки с 5–7 лет помогали матери по дому: следили за чистотой, подметали пол, мыли посуду, вместе со старшими ходили за водой, присматривали за младшими детьми, бегали с поручениями к соседям. Например, относительно хевсур отмечалось, что девочка, как только она немного подрастала, принимала участие «во всех домашних занятиях», в частности, в ее обязанности входило приносить воду из ручья, собирать коровий навоз и делать кизяк (Радде, 1881. С. 77). С 8–10 лет девочку учили различным рукоделиям: обрабатывать шерсть, прясть, ткать, вязать, кроить и шить. В равнинных селах девочки работали вместе со старшими женщинами на огородах, в виноградниках. Лет с 10 девочку учили готовить, печь хлеб, сбивать масло, доить коров. Нередко и девочки пасли телят, овец, птицу. Иногда такие малолетние пастухи собирались вместе и проводили время в играх или же занимались рукоделием. Лет с 12–13 девочка уже умела выполнять все основные женские работы по дому.

465

В Картли и Кахети девочек обучали рукоделию также «мастерицы» (остати) – грамотные женщины, хорошо знавшие рукоделия и «все другие женские дела», которые имелись в каждом селе. К наиболее известным мастерицам ученицы приходили и из соседних сел, у одной женщины могло быть до 10 и более учениц. В начале ХХ в. остати обучала девочек чтению, письму, кройке, шитью; срок обучения составлял год-полтора. Иногда ограничивались только изучением грамоты и счета. Например, по сообщению жительницы с. Кисисхеви (Кахети), она была у остати шесть месяцев и за это время научилась читать и писать по-грузински, считать до 100 по-рус- ски и выучила грузинский хроникон (Мартиросов, Имнайшвили, 1956. С. 8). Сведения более раннего периода свидетельствуют, что программа обучения у остати была более обширной и мастерица должна была обучать «грамоте, шитью, выкраиванию белья, шитью лечаки, вязанию кисетов, тканью ковров различных видов, уходу за домом, содержанию дома в чистоте, манере обращения с окружающими (ситква-пасухи) и правилам поведения (адгом-дадж- дома) и всему, что крестьянке нужно для своей семьи», причем обучение длилось пять лет (Схертели, 1871). Существовали установленные обычаем способы оплаты труда мастерицы. Ей могли заплатить продуктами, деньгами, но в большинстве случаев ученицы должны были помогать ей по дому, а на праздники (Рождество, Пасха) они приносили для нее дзгвени – различные продукты. По обычаю, за обучение девушки платил также ее жених. Обязанностью остати было шитье подвенечного платья для своей ученицы, она же нередко одевала ее в день свадьбы. Во время ритуала выкупа невесты жених должен был заплатить этой женщине саостато – деньги «за обучение», от 3 до 20 рублей. В Кизики жених взамен получал украшения для своего коня, изготовленные невестой – это было свидетельством того, насколько хорошо девушка овладела рукоделием (Мачабели Н.К., 1978. С. 60, 88; Ментешашвили, 1941. С. 82, 140, 205). Обучение у остати высоко ценилось, о девушке с похвалой говорили: «Она воспитана у остати и все умеет». Именно существование подобных мастериц было причиной того, что в Картли трудно было найти девушку, «которая не знала бы грамоту и не была бы приучена ко всякому рукоделию». В конце ХIХ в. остати существовали уже не везде; во многих местах этот «прекрасный обычай» уже «вывелся» (Шаликов, 1894. С. 254). Большое внимание к обучению женщин грамоте имело в Грузии давние традиции. Так, в «Записке капитана Языкова о Грузии» 1770 г. отмечалось, что «грамоты многие князья не знают. Чтож до благородных женщин принадлежит, то оне почти все писать умеют» (Цагарели, 1890. С. 187). В 1880-е годы, хотя в школах училось мало крестьянских девочек, процент грамотных среди женщин был не ниже, а иногда и выше, чем среди мужчин: в Телавском уезде грамотных мужчин было 9,5%, женщин – 13,5%, в отдельных селах это различие было еще значительнее. Так, в с. Вардисубани грамотных женщин было в 4 раза больше, чем мужчин (21,7% и 5,7%). Для сравнения: в соседнем с. Караджалы, где жили тюр- ки-мусульмане, из 735 женщин не было ни одной грамотной (Аргутинский, 1887. С. 133). Детей обучали также жены помещиков, священники, создавая «домашние школы»; при этом девочки осваивали не только грамоту, но и различные рукоделья, а мальчики – различные спортивные состязания (Мгалоблишвили, 1938. С. 33–34).

466

Девочки с малых лет готовили себе приданое. Относительно Тионетского уезда отмечалось: «Как только девочка подрастет настолько, что в состоянии выполнить ту или иную работу, она вправе иметь личный капитал – “сатавно”. Я встречал девочек лет восьми, имеющих личный капитал» (Мачабели М.В., 1887. С. 400). Сатавно имело несколько источников возникновения. Близкие родственники с раннего детства дарили что-нибудь девочке – теленка, овцу, пчелиный улей. В Пшави это одаривание называлось дасатавноэба. Научившись прясть и ткать, девочка могла продать изготовленное рукоделие, а полученные деньги входили в ее сатавно. С 13–14 лет девочки не только могли одеть сами себя, но уже «копили вырученные своим рукодельем и другими побочными заработками деньги для составления своего сатавно» (Харадзе, 1960. С. 102).

Важное место в воспитании подрастающего поколения занимали игры и игрушки (Кахиани, 2007. С. 40). Игрушки с самого раннего возраста знакомили ребенка с хозяйственной деятельностью, с различными трудовыми процессами, с теми видами работ, которые ему предстояло выполнять в дальнейшем: для мальчиков делали игрушечные арбу, соху, плуг, фигурки различных животных из глины; мальчики постарше сами строили игрушечные мельницы, домики, дворы, тоне, где можно было печь настоящий хлеб, сами лепили из глины животных (Натадзе Н.Г., Натадзе Р.Г., 1948. С. 36–37).

Излюбленной игрушкой мальчиков был мяч: «почти у каждого ребенка с 5 лет отыщется в кармане мяч из клубка шерстяных ниток или валеный из шерсти» (Гулисов, 1886. С. 240). Повсеместно дети забавлялись деревянным волчком (шуко, цибрути, бзриала), раскручивая его с помощью веревки или ремня. Зимой играли в снежки. В горных районах мальчики с 5–6 лет спускались с гор на своеобразных лыжах (лекмархила в Хевсурети, канкеби в Пшави, кагдеби в Мтиулети); в Тушети ими пользовались и летом – для скольжения по склонам с сухой травой. Популярным среди мальчиков развлечением была борьба (Гулисов, 1886. С. 233; Элашвили, 1963. С. 53; Гогоберидзе, 1975. С. 231).

Любимыми игрушками девочек были куклы (дедопала, гуга, кукна, дзондзи куки), которые сначала делали для них взрослые, а потом они сами – из палочек, тряпок, пуговиц, мака, кукурузных початков. Куклы из растительных материалов были особенно распространены в горных районах. Для девочки делали игрушечную колыбель из деревянного ящичка, мать шила для нее маленький матрас, подушку, артахи, и девочка постепенно усваивала правила ухода за ребенком: укладывала куклу в колыбель, укачивала ее, когда та «плакала», кормила, для защиты от нечистой силы подвешивала к аквани бусы или ракушку, клала нож или шампур. Игры с куклами были основным развлечением девочек, однако они были довольно разнообразны, помогали овладевать сведениями о различных сферах хозяйства, народных обычаях, обрядах, правилах этикета. С помощью кукол разыгрывали всевозможные сцены – «храмовый праздник», «крестины кукол», «лечение куклы», «похороны», «прием гостей». Девочки строили для кукол домики, делали посуду из коробочек мака, ягод шиповника и т.д., изготавливали приданое для куклыневесты. Внешний вид кукол отражал особенности традиционного костюма: одежда, обувь, головной убор у кукол различался в зависимости от района их изготовления, от «социального статуса» куклы (отличались прически у

467

«замужних» и «незамужних» кукол) (Гогоберидзе, 1968. С. 40). Таким образом, игра в куклы довольно точно отражала различные стороны семейного и общественного быта, хозяйства и материальной культуры каждого района.

Игры и развлечения мальчиков, более разнообразные, были направлены прежде всего на развитие силы, ловкости, смелости, сообразительности. Мальчики соревновались между собой в беге, в прыжках через всевозможные препятствия, в метании камней. Были распространены прыжки с шестом через различные препятствия, что имело и практическое значение (Элашвили, 1956. С. 19). Развитию ловкости, глазомера способствовали разнообразные игры в камушки (декниноба, кенчаоба, салаоба), в альчики (кочаоба), в палочки (чилика-джохи, кекиаоба, сахреоба, джинкраоба), в ножички (данаоба, данисцверакобай), в грецкие орехи (каклаоба). Очень популярны были подвижные игры, требовавшие силы, выносливости, ловкости: игры с поясами (лахти, црелахти), «волки и овцы» (мгелобана), «кошки-мышки» (тагвобана), «птицы на дереве» (хезечитаоба). Игры способствовали развитию наблюдательности, сообразительности, внимательности: «обход» (джартмовла), «есть ячмень» (кери чамаоба), «буза-буза» и др. (Гвенцадзе, Бериашвили, 1960. С. 251–265; Гогоберидзе, 1976. С. 103).

Были игры, приуроченные к определенным праздникам. На Пасху были известны игры с крашеными яйцами. На масленицу любимым развлечением

468

подростков и молодежи были качели (Коптонашвили, 1889). Некоторые из игр и развлечений, по убеждению грузин, могли иметь и определенное магическое влияние на природу. Так, в Ксанском ущелье взрослые неодобрительно относились к игре в камушки – «град будет»; устройство качелей на масленицу, напротив, считалось защитой от этого стихийного бедствия. Катание на санках на Новый год предохраняло от болезни спины; цуцаоба – обливание друг друга водой, чем дети охотно развлекались в жаркое время, якобы способствовало вызыванию дождя (Гогоберидзе, 1975. С. 226, 231).

Девочки тоже играли в некоторые из указанных игр (например, в камушки, в отдельные подвижные игры), однако обычно они играли без мальчиков. Девочки занимались играми менее продолжительное время, чем мальчики: уже лет с 7–8, когда их начинали учить рукоделью, большую часть времени они тратили на это занятие. Девочку старше 10 лет уже редко можно было встретить с куклой. Мальчики же уделяли играм и развлечениям большее внимание и в старшем возрасте; во многие из игр (при усложнении правил) играли и взрослые мужчины. Старшие всегда с большим интересом наблюдали за детскими играми, высказывали свое мнение относительно успехов и неудач играющих. Достижения и промахи молодежи «обсуждались и оценивались старшими не только в семейном кругу, но и на сходках всего селения» (Степанов, 1886. С. 209; Элашвили, 1963. С. 56).

Немалое место в воспитании мальчиков занимали игры «военного» направления; они учились обращению с оружием: луком и стрелами, самострелом, пращой. По словам современника, «часто можно в грузинской деревне видеть толпу детей с луками за спиною, верхом на палках, сломя голову несущихся к какой-либо поляне, где должна начаться стрельба в цель» (Гулисов, 1886. С. 234). Пращу (шурдули, квиссролиа) делали из шелковых или шерстяных ниток, из кожи и веревок, в Тушети – из дерева, в Хевсурети – плели из женских волос. С ее помощью дети сбивали орехи, плоды, охотились на птиц.

Впограничных с Дагестаном районах, где существовала опасность набегов, по данным 1860-х годов, мальчиков с детства учили владеть холодным и огнестрельным оружием (Документы по истории …, 1960. С. 23).

Особое значение военной подготовке мальчиков придавали горцы, что было необходимо в силу ряда причин: пограничное положение, институт кровной мести. Это определяло «военную направленность» всего воспитания мужского населения горных районов. Целая система «военного воспитания» вплоть до начала ХХ в. сохранялась у хевсур. «С младенческих лет» мальчики в Хевсурети носили кинжалы. С 5–6 лет любимым их занятием было фехтование (парикаоба, хмалаоба); при обучении использовали детское «тренировочное оружие» сачвеви: деревянный меч, щит, боевые кольца из проволоки (нестари), пращу, лук и стрелы. После тренировок на сачвеви постепенно переходили к применению настоящего оружия, и к 10–12 годам мальчики свободно им владели. Несмотря на это, лишь к 15 годам, проявив себя как хороший фехтовальщик, хевсур получал боевое оружие. Это событие отмечалось особой церемонией: отец, снимая с себя оружие, вручал его сыну, символически передавая в его руки обязанность защищать честь семьи.

ВСванети мальчики до 12 лет также тренировались, используя деревянные сабли (Нижарадзе, 1962. С. 133). Обучение верховой езде начиналось с 8–10 лет, под наблюдением опытных наездников. С 12–13 лет мальчикам уже разре-

469

Мальчик стреляет из лука

Душетский район, с. Кобуло, первая треть XX в. Экспедиция Л.Б. Панек © МАЭ РАН. № 3625-32

шали самостоятельно совершать длительные поездки (Робакидзе, 1952. С. 31; Элашвили, 1949. С. 67; 1960. С. 14).

С раннего возраста дети учились играть на музыкальных инструментах. Так, с 4–5 лет мальчики играли на глиняных дудочках, лет с 8 – на тростниковой дудке ствири, лет с 14 – на свирели из бузины – саламури, особенно популярной у пастухов. С малых лет, наблюдая за взрослыми, дети обучались также песням и танцам. На храмовых праздниках лет с 12–13 они уже участвовали в танцах наравне со взрослыми.

Большое внимание уделялось нравственному воспитанию подрастающего поколения. С общепринятыми нормами морали, правилами поведения ребенок знакомился прежде всего в семье. Главную роль в этом играло поведение старших, их пример. Подрастая, дети постепенно входили в ту систему взаимоотношений, которая существовала в семье, и она становилась для них непреложным законом (взаимоотношения старших и младших, правила поведения по отношению к родителям, родственникам, соседям, обычаи гостеприимства и т.д.). Строй семейной жизни (управление семьей, организация труда, порядок застолья), когда во всем проявлялся принцип подчинения младших старшим, способствовал формированию у детей с самого раннего возраста чувства уважения и почтительного отношения к старшим, в первую очередь к старшим мужчинам семьи. «Старики вообще пользуются большим уважением молодых и эти последние всюду прислуживают старшим, как слуги», – отмечал А. Казбеги (1950. С. 31). Вставать, когда входили старшие по возрасту, незамедлительно исполнять их поручения, скромно и сдержанно вести себя в их присутствии – считалось долгом молодежи. Особенно это проявлялось во время приема гостей, когда обязанностью молодых было обслуживать приехавших и выполнять все указания, которые давали на этот счет старшие. Обязательной нормой семейного воспитания было почтительное отношение к родителям. «За труды родителей ребенок никогда не сможет отплатить», «Если даже дитя для матери яичницу на ладони зажарит – и то за ее заботы не заплатит», – говорят грузинские пословицы (Глонти, 1957. С. 53).

Воспитание детей сопровождалось соблюдением некоторых обычаев избегания. Для равнинных районов можно отметить лишь один из них: матери запрещалось кормить младенца грудью в присутствии свекра и старших

470

Мальчики в традиционных костюмах с игрушечным щитом

Душетский район, с. Бло Экспедиция Е.М. Шиллинга. 1938 г. © МАЭ РАН. № И 1789-81

деверей; следов избегания между отцом и детьми здесь не сохранялось. В горных районах Восточной Грузии подобные обычаи существовали. Они, как правило, исполнялись в том случае, когда родители и дети находились не одни, а в присутствии родственников старшей возрастной группы и посторонних. Так, отец в присутствии указанных лиц не должен был брать ребенка на руки (до 1–2 лет, или же до крещения), качать колыбель. Относительно хевсур отмечалось: «Родители питают к детям большую любовь, особенно к сыновьям. Но в способе выражения этого

чувства много особенностей. Детей ласкают только украдкой. Отец не берет на руки ребенка на первом или втором году его возраста» (Радде, 1881. С. 77; Сергеева, 1975. С. 143). По данным И. Цискарова, у тушин в присутствии посторонних «приличие» не допускало «каких-либо нежностей» между родителями и детьми, и особенно между отцом и сыном, даже если они были уже «в самых преклонных летах» (Цискаров, 1849). Интересные данные по этому вопросу зафиксированы в Хеви. Здесь мужчина также не смел качать колыбель своего ребенка или брать его на руки, но подобные действия в отношении племянника не считались для него предосудительными. Любопытный случай приводит В.Д. Итонишвили. В одном доме у обоих братьев были грудные дети. Один из них по ошибке стал раскачивать колыбель, где лежал его собственный ребенок, думая, что это племянник. Отец мужчины, увидев это, сделал ему замечание, после чего тот был настолько сконфужен, что на некоторое время ушел из дома, чтобы не показываться отцу на глаза (Итонишвили, 1970. С. 97). Отец не смел прикоснуться к своему ребенку, даже если тому грозила опасность. Повсеместно в горных районах рассказывали о случаях, когда ребенок падал с крыши, но отец, стоявший рядом, не посмел помочь ему, и спас лишь тем, что наступил на край его одежды. Бывало, что ребенок падал с крыши, разбивался, но отец, видевший это, не приходил ему на помощь (Мачавариани, 1957. С. 257). Некоторые ограничения существовали и в отношениях между матерью и детьми: она не могла приласкать их при посторонних, кормить грудью в присутствии старших родственников.

Воспитание детей у грузин характеризовалось гуманностью методов. Все поступки ребенка, заслуживающие похвалы, взрослые старались чем-то отметить. Например, если он правильно выполнил порученное задание, хорошо

471

вел себя – его при всех хвалили, угощали сладостями, обещали купить обновку и т.д. В случае непослушания, в зависимости от тяжести проступка, ребенка наказывали (главным образом это относилось к мальчикам). К физическим наказаниям относились неодобрительно. Так, Важа-Пшавела относительно хевсур сообщает, что отец никогда пальцем не трогал, не бил своего сына, поскольку с раннего детства старался привить ему чувство собственного достоинства (Важа-Пшавела, 1964б. С. 49).

Родители старались лучше присматривать за детьми, чтобы те не подрались с другими детьми, поскольку за все возможные последствия отвечали они сами. В горных районах это было зафиксировано и в обычном праве. В Хевсурети, если ребенок наносил другому ребенку увечье (неосторожно ударил его во время игры, бросил камнем) – родители должны были выплатить саэкимо – «за лечение», так как они были виноваты в том, что не следили за ребенком, не научили его быть осторожнее во время игр.

Требования к воспитанию мальчиков и девочек различались. Девочек стремились воспитать скромными, послушными, умелыми и гостеприимными хозяйками; они росли «под строгим надзором» матерей. Уже с 3–4 лет девочке внушали, что ей полагается быть терпеливой, послушной, покорной. Мальчикам давали больше самостоятельности. Особое внимание мальчикам уделялось в горных районах. Как отмечал Н. Хизанашвили, у хевсур «сыну оказывается больше уважения, чем дочери»; по словам Г. Радде, «хевсуры не прилагают никакого старания к воспитанию женщин. Напротив того, мальчики воспитываются со тщанием». В Хевсурети мальчиков нередко даже кормили лучше, чем девочек, чтобы они росли более сильными и крепкими. По этому поводу хевсуры говорили: «Как бычку надо давать больше молока и больше ухаживать за ним, так и мальчик должен быть окружен большими заботами, видеть больше радости» (Тедорадзе, 1941. С. 158; Балиаури, 1939. Л. 232).

Мальчикам с детства старались привить самостоятельность, чувство собственного достоинства, стремились воспитать их сильными, ловкими, смелыми, чтобы они были готовы защищать свою честь и честь своей семьи. Старшие по возрасту общались с мальчиками как с равными, «в высшей степени предупредительно»: приветствуя, подавали руку, обращаясь к ним, вставали. Не возбранялось, если мальчик лет 8–10 вступал в разговор старших мужчин: его не прерывали, а со вниманием выслушивали. Стараясь во всем подражать взрослым, в Хевсурети лет с десяти мальчики уже обзаводились табакеркой и трубкой и начинали курить, наравне с другими мужчинами (Важа-Пшавела, 1964б. С. 49; Зиссерман, 1879. С. 213).

Отец старался, чтобы сын чаще находился в обществе взрослых мужчин, слушал их беседы, «воспринимал принципы мужества и законы чести». Мальчику предоставляли случай упражняться в «искусстве говорить», чтобы впоследствии он мог достойно поддержать беседу, «сказать приличное похвальное слово в память храбрых мужей, умерших родителей» (Радде, 1881. С. 78) Мальчику полагалось знать обычаи, предания, уметь читать и слагать стихи. Своего рода школой для подрастающего поколения горцев было в Хевсурети сапехно – место, где мужчины ежедневно собирались в свободное время, особенно на праздники. Старикам там отводилось почетное место. Каждый, придя на сапехно, мог заниматься своим делом: плести веревку, чинить сбрую, приводить в порядок оружие. При этом рассказывали о собы-

472

тиях, произошедших в соседних селах, обсуждали возникшие вопросы, пели героические песни. Старики рассказывали молодежи о прошедших временах, о том, что слышали от отцов и дедов. Слушая беседы старших, молодежь знакомилась с обычаями предков, усваивала общепринятые нормы поведения, запоминала старинные песни и стихи. Здесь же приобретались необходимые знания о разных ремеслах. Женщинам и девочкам входить в сапехно запрещалось обычаем. Параллели хевсурскому сапехно известны и в других горных районах Грузии (эроба в Хеви, бехвне и саанджмо в Тушети) (Гурко-Кряжин, 1928. С. 17; Демидов, 1930. С. 76; Чачашвили, 1966. С. 19).

Большое внимание в процессе воспитания уделялось усвоению детьми религиозных норм и представлений, без знания которых трудно было стать полноправным членом общества. Дети вместе с взрослыми участвовали в религиозных ритуалах и праздниках, а в некоторых из них были основными исполнителями. Так, в Картли накануне Великого поста проводился ритуал «изгнания мышей» из домов. Дети шести-семи лет, взяв колючие ветки шиповника

ихавицис гулиани када (када с начинкой из хавици), трижды обегали все дома

игромко кричали: «Мышка, мышка, выходи, ангел, ангел, заходи!», а затем, не оглядываясь, бежали на окраину села. Там они втыкали в землю ветки шиповника и насаживали на них небольшие кусочки кады (это считалось «мышиной долей»), а остальное съедали сами. Все это сопровождалось шумом и весельем, тем более что взрослые, наблюдавшие за всем происходящим, всячески старались заставить детей оглянуться, придумывая для этого разные уловки. В Сванети в июне устраивали праздник детей-пастухов. Малолетние пастухи

ипастушки брали из дома по одной миске муки, сыр и собирались где-нибудь в поле, в тени деревьев. Там они пекли ритуальные лепешки лемзир и молились, обращаясь к богу с просьбами умножить поголовье скота. После трапезы дети развлекались, устраивая различные состязания и игры.

Внекоторых регионах Грузии (Пшави, Хевсурети) был выработан особый механизм поэтапного включения мальчиков в социально-религиозный мир общины, что предусматривало выполнение ряда ритуалов, отражавших отдельные этапы социализации: ганатвла (освящение), мибареба (передача под покровительство божества), хатши гаквана (введение в общину), дастурт кенебис цеси (символизировал готовность исполнять некоторые поручения общины, проводился в возрасте 12–13 лет), сахелоши чадгома (подтверждал готовность участвовать в управлении общиной), згурблис гадалахва (символизировал готовность «перешагнуть» порог зрелости), хел-мхрис натвла (означал возможность полноправного участия в жизни общины). Постепенно на подростка возлагались хозяйственные, социально-экономические и управленческие функции. Выполнение этих ритуалов начиналось со дня рождения мальчика, процесс включения юноши в жизнь общины продолжался до его совершеннолетия, когда он становился полноправным членом социума и получал право участвовать во всех сферах жизни общества (Эриашвили, 2001б. С. 74–77; 2008. С. 164–166).

Традиции народной педагогики служили воспитанию духовно и физически здорового поколения. Главную роль в воспитании ребенка играла семья

иближайшее родственное окружение. Для интеллектуального развития ребенка большое значение имело изучение фольклорных традиций, народной поэзии, музыки, легенд, преданий и т.д.

473